Госпожа Опольева давно уже собиралась сказать мужу о перемене, которая произошла с его несчастным братом, давно хотела объяснить, что он далеко не такой негодяй, каким считает его муж, и сообщить, что Нина помогает дяде из своих карманных денег, но все не решалась, боясь рассердить своего Константина Ивановича, которого боготворила и в то же время побаивалась. Но теперь, видя хорошее его настроение, она решилась, наконец, открыть скрываемую тайну, которая ее тяготила.
И она ответила:
– Твой брат, право, заслуживает лучшей участи, Константин Иванович. Каково бы ни было его прошлое, но ты сам убедился, что теперь…
– Ни в чем я не убедился и теперь… Реабилитации таких людей я не верю!.. – перебил Опольев жену.
– Однако… ты сам же говоришь, что удивлен был, встретив его совсем непохожим на прежнего нищего.
– Ну и что ж? Кого-нибудь разжалобил, и он походит несколько дней в приличном костюме, а затем пропьет его.
– Он этого не сделает! – значительно проговорила Опольева.
– Почему ты это утверждаешь? Тебе так кажется?.. – насмешливо отчеканил Опольев.
– Нет, я кое-что знаю о бедном твоем брате и давно хотела поговорить о нем с тобой… Он совсем не негодяй, как ты думаешь, мой друг… Ты сам в этом убедишься, когда выслушаешь, что я тебе скажу…
– Я слушаю, Anette… Переходи к делу…
– Тогда это письмо, которое ты мне показывал… Помнишь?
– Ну, помню…
– Ведь он действительно просил для того, чтобы одеть мальчика, которого спас от какого-то изверга солдата и приютил у себя… Этого мальчика ты и встретил… Он и теперь живет у твоего брата, который очень привязан к своему приемышу… О, если б ты знал, какая это трогательная привязанность двух несчастных!
И госпожа Опольева рассказала мужу и о том, как княгиня Marie хотела поместить Антошку в приют, и как Александр Иванович не согласился, как он был болен, как совсем изменил жизнь, перестал пить и стал другим человеком.
Опольев внимательно слушал жену. Ироническая улыбка скользила по его губам, когда он спросил:
– Откуда ты слышала все эти чувствительные истории об его чудесном превращении? Тебе он их описывал что ли?.. И, наконец, на что же он живет, если не собирает по улицам… Кто ему помогает?..
– Нина.
Всегда ровный и сдержанный, почти никогда не возвышавший голоса, его превосходительство на этот раз не выдержал – до того сообщение жены было неожиданно – и воскликнул:
– Нина!? Это что еще за сюрприз?
Глаза его сделались неподвижными; губы сжались и скулы задвигались.
– Ты не сердись, Константин Иванович, – осторожно и робко вымолвила жена, – что мы тебе раньше этого не сказали… Ты так был предубежден против брата… Но теперь, когда нет сомнения в его исправлении… ты, конечно, простишь нам эту маленькую тайну… Нашу Нину тогда поразило то письмо… ей непременно хотелось помочь, и она послала небольшую сумму из своих карманных денег… А потом стала давать каждый месяц… И если б ты знал, как твой брат благодарен! Если б ты знал, как Нина рада, что помогла брату своего отца бросить прежнюю нищенскую жизнь… И в каком она восторге от Александра Ивановича… Как он мил и деликатен…
– Мил и деликатен, – повторял Опольев. – Отец считает его негодяем, а вы в восторге… Весьма назидательно… Отлично… Нина – глупая еще девочка, но ты, Anette, как это допустила?..
– Но, мой друг… Нина так настаивала… И разве не вправе она распорядиться своими карманными деньгами?
– Но откуда же она знает о добродетелях моего братца? В переписке с ним состоит, что ли?..
– Она раз в месяц навещала его!
– Что? – воскликнул Опольев.
Жена повторила.
– Бывает у этого негодяя, которого я не велел пускать к подъезду? И ты ей позволила… Ты позволила ей?.. Да ты подумала ли, что делаешь? – прибавил Опольев, уставив на жену злые глаза.
Этот оскорбительный тон, этот презрительный взгляд задели за живое госпожу Опольеву, и она возразила с обиженным видом:
– Я не вижу ничего ужасного в том, что Нина навещала несчастного дядю… Я подумала, прежде чем позволила дочери поехать… Наконец, как же ей запретить? Ведь она не маленькая… Разве лучше, если она без позволения отправится?.. Да ты и сам разрешил Нине быть членом благотворительного общества, в котором председательницей княгиня Marie… Нина с Marie посещают же бедных… Так чем же хуже посетить твоего брата?..
Его превосходительство должен был употребить некоторое усилие, чтоб не назвать свою супругу дурой. Он, впрочем, сделал это мысленно и вслух резко прибавил:
– Ты не находишь ничего ужасного в этих посещениях, а я нахожу их неприличными для моей дочери… Я уже не говорю, как я неприятно изумлен, что все эти глупости держались от меня в секрете…
– Но, милый друг… Прости… Я не ожидала, что ты примешь это так серьезно! – промолвила уже виноватым тоном жена.
Этот виноватый тон несколько смягчил его превосходительство, и он произнес:
– Что сделано, то сделано. Надо, чтоб впредь этого не повторялось, чтобы Нина перестала навещать этого человека. Попроси ко мне Нину. Я с ней переговорю…
– Но только ты не сердись на нее, Константин Иванович… Ведь она все это сделала из добрых побуждений.
– Знаю. Не беспокойся.
– Она какая-то нервная стала в последнее время, наша Нина, и совсем не та, что была прежде…
– А что?
– Избегает выездов…
– Ну, это еще не беда.
– Все больше за книгами… Увлекается Толстым…
Его превосходительство поморщился, точно от зубной боли.
– Разъезжает с Мари по бедным… это ей нравится, хоть она и возвращается всегда расстроенная…